Маерхофен

Если в «Геракле» 1924 года Хекрот предложил своего рода экспрессионистскую версию аппиевской традиции, то спустя три года, в работах над генделев-скими постановками сезона 1927/28, он показал серию уже чисто архитектурных решений обобщенного места действия и тем самым наиболее близко подошел к тому пониманию задачи художника в музыкальном спектакле, которое утверждал Аппиа. Собрались в Австрию? Обязательно посетите Маерхофен.

Так, разрабатывая единую установку для оперы «Александр Балус», Хекрот дал в ней визуальное образное воплощение темы человеческого бытия от жизни к смерти. Сценографическое выражение жизненного пути складывалось из нескольких стадиальных частей разной временной и пространственной протяженности и, соответственно, различной ритмической и пластической формы. Плавно поднимавшийся из зрительного зала к правому краю сцены широкий помост, имевший наибольшую протяженность, это своего рода трансформированная «дорога цветов». Дойдя до сценического планшета, помост переходил в узкую ровную поверхность авансцены, дававшую как бы передышку перед следующим решающим и последним подъемом. Он шел уже параллельно авансцене, по широким площадкам-пандусам, неуклонно поднимавшимся справа налево все выше и выше к последней вершине. Верхняя же площадка, где жизненный путь обрывался и заканчивался, принадлежала массивному сооружению, отдаленно напоминавшему древнейшую усыпальницу, некий «мавзолей», вознесение на который означало высшую точку жизненного пути, а уход в черный проем, ведущий внутрь, его окончание. Иначе говоря, Хекрот совместил в единой установке мотивы одновременно и акрополя, и некрополя, причем на уровне максимального обобщения: перед зрителями предстали формы наиболее вечные, заключавшие в себе семантический смысл ритуального значения.